Он говорит с ней, точно она больна,
Ласково, лишь бы не взбаламутить дна,
Лишь бы её звенящая тишина
Выдержала надрыв.

Он говорит и чертит карандашом,
мягким "три эм". Ложится к штришку штришок.
Пахнет палёным выцветший вещмешок.
Голову наклонив,

он замирает. Это - ничья вина.
Это потом растащат на ордена.
Гнётся от ветра и сыплется бузина,
катится под крыльцо.

Он ей не скажет. В ней нарастает звук,
равный благому мату с лиловых губ,
рёву снаряда, сброшенного на луг.
- Это его кольцо?!

Вместо креста нательного - на шнурке,
сжатое в смуглом, обветренном кулаке.
- Мы их тогда прижали совсем к реке.
Только вот... Только вот.

Будет пить чай - без сахара, с чабрецом,
Будет хрустеть несо'леным огурцом,
слушать сквозь хруст, как воет она в кольцо.
Выдохнет. И уйдет.